Коллектор библейской книги

ГОРЯЩИЕ, ОГНЕННЫЕ ЛАМПАДЫ СТАНОВЯТСЯ ТЕКУЩИМИ РЕКАМИ ВОДЫ

В Исходе речь идёт о течении живой воды, и в писаниях Иоанна тоже говорится о течении живой воды, но между ними есть различие. В писаниях Иоанна есть нечто большее, чем в Исходе. В Исходе мы не видим семь горящих, огненных лампад, но в повествовании в Откровении есть семь огненных лампад, горящих перед престолом. По сути, они являются большим огнём, горящим для осуществления Божьего суда и исполнения Божьей работы. Таково горение семи огненных лампад перед престолом, которые являются семью Духами. Однако в конце Откровения эти семь огненных лампад становятся рекой воды жизни. В начале Откровения есть семь горящих, огненных лампад, а в конце Откровения огненных лампад больше нет, но есть текущая река воды.

Когда мы впервые пришли в церковь, мы ощутили, что там есть свет, и мы ощутили сияние света. Однако пробыв в церкви какое-то время, мы ощущаем, что сияющий свет становится сжигающим огнём. Если мы останемся в церкви и позволим этому свету сиять на нас и этому огню жечь нас, то после такого постоянного сияния и сжигания огонь превратится в живую воду, текущую в нас. Мы можем получить переживание всех трёх аспектов за одну утреннюю стражу. Начав утреннюю стражу, мы чувствуем, что свет очень яркий, как от сияния яркой лампады. Спустя десять минут мы ясно ощущаем, что яркая лампада стала большим огнём. Сначала мы видим сияние, а затем — горение. В оставшееся время утренней стражи, например в последние сорок минут, мы находимся под постоянным сожжением. Все наши грехи оказываются исследованы и полностью сожжены. После сожжения мы ощущаем, что дым, пламя и жар огня исчезли. Остался только сияющий свет лампады, и сразу же у нас появляется чувство, что пламя стало текущей внутри нас живой водой. Затем, в последние десять минут этой утренней стражи, вода жизни течёт и мы пьём её.

Я полагаю, что у всех нас были подобные переживания. Иногда за полчаса мы получаем все три переживания: сначала сияние, затем жжение и в конечном итоге течение живой воды жизни. Сияние изобличает наше истинное состояние. Без сияния мы считали, что мы совсем неплохие люди и что других столь же совершенных людей не найти, но, после того как мы пришли в церковь и вошли в свет, наше истинное состояние было сразу же полностью изобличено. В моменты сияния мы обнаруживаем, что с нами не всё в порядке, мы чувствуем, что мы не так хороши, как другие, и что мы слишком жалкие. Через пять минут подобного сияния света оно становится жжением. В итоге мы гнушаемся собой; иногда мы бьём себя в грудь и ненавидим себя, считая себя самыми порочными людьми на земле. Пять минут назад мы были лучшими людьми на земле; теперь мы самые плохие люди. Мы исповедуемся и плачем, и огонь продолжает гореть в течение двадцати минут, пока сжигать больше нечего. В это время горящий огонь становится текущей водой. Живая вода течёт внутри нас; сначала она омывает нас, затем она орошает нас, утоляет нашу жажду и снабжает нас жизнью. Пройдя через такое переживание в течение получаса, мы уже не назовём себя ни самыми хорошими, ни самыми плохими людьми. Хорошие мы или плохие — уже не важно; мы находимся в другой сфере, где есть течение живой воды. Даже у недавно спасённого человека было такое переживание в церкви. Вероятно, человеку не очень ясно, и он не может описать своё переживание словами, но в этом сообщении я рассказываю им об их собственной истории. Я ничего не придумываю, поскольку у меня такая же история, что и у них. Я спасён уже пятьдесят два года. Многие годы я получал озарение и жжение и наслаждался течением жизни. Мы переживаем это не раз и навсегда. Мы никогда не достигнем такого момента, когда нам больше не понадобятся такие переживания.

Мы не можем достичь такого момента, когда нам больше не нужно дышать, пить или есть. Если мы перестанем это делать, нам придёт конец. Подобным образом мы не можем достичь такого момента, когда нам больше не потребуются духовные переживания. Наше переживание можно проиллюстрировать следующим образом. Утром молодой брат в течение получаса переживает сияние, жжение и течение, и он чувствует себя чудесно и восклицает: «Аллилуйя!» Однако это «аллилуйя!» продолжается самое большее до полудня. Во время обеда по непонятной причине он обижается на кого-то за столом. Из-за этого вода внутри него перестаёт течь, сияние и жжение пропадают, всё снова становится тёмным. Когда другие восклицают: «Аллилуйя», он не может ничего сказать. Даже если он пытается произнести «аминь», это выходит неестественно и он чувствует себя больным. Однако спустя два дня он снова приходит на собрание утренней стражи. Благодарение Господу за благословенную утреннюю стражу — место благословения. В первые две минуты утренней стражи, когда другие говорят: «Аллилуйя, аминь», он чувствует себя неловко, но собрание утренней стражи — это место для получения озарения. Вскоре приходит свет, и он снова начинает обвинять себя. Он чувствует, что ему не следовало винить другого человека. Вопрос не в том, что повар плохо приготовил пищу или кто-то во время обеда был не прав. Напротив, он обиделся, потому что был не прав, повёл себя странно, не захотел войти в течение и не желал подчиниться другим. Он сам себе отвратителен. Он бьёт себя в грудь и гнушается собой. Через пять минут он снова загорается, и ещё через несколько минут всё оказывается сожжено. Теперь внутри него появляется настоящее «аллилуйя». После такого сожжения всё внутри него становится ясным, освежающим и чудесным. Его жажда утолена, и он удовлетворён и орошён.

Это переживание может длиться с утра до вечера. Вечером, однако, когда молодой брат приходит на собрание, служащий брат, который не знает, что он — новорождённый младенец, просит его занять место на балконе, далеко от центра. В результате брат переживает «приступ» своей «болезни». Он начинает роптать: «Что это за служащий брат? Что это за устроение? Почему меня заставляют сидеть в определённом месте? Я пожалуюсь старейшинам!» По этой причине он ничего не может получить на собрании, и, придя домой, он так сердится, что не может уснуть всю ночь. Он продолжает сердиться на следующий день, но, благодарение Господу, человек, спасённый благодатью, в конечном итоге наслаждается благодатью. Период, когда его всё раздражало, заканчивается, и он снова приходит на собрание утренней стражи, хотя он по-прежнему недоволен. Сидя там, он не открывает ни сердце, ни уста, но через пять минут он получает озарение и говорит сам себе: «О, какой я порочный! Почему я не позволил служащему брату направить меня? Если бы все были такими, как я, было бы невозможно проводить собрания». После такого озарения он снова подвергается сожжению. На этот раз горение настолько сильное, что он восклицает: «О Господь, другого такого порочного человека, как я, не найти. Я не достоин находиться здесь!» В конечном итоге плач сменяется радостью. У него появляется живая вода; он орошён, его жажда утолена, и у него есть мир. На этот раз его переживание может продлиться более трёх дней. В эти три дня он восклицает: «Аллилуйя», как будто он поднялся на небо. Он так счастлив, что, куда бы ни приходил, он свидетельствует: «Церковная жизнь поистине чудесная. Вы все должны прийти в церковь!» Спустя несколько дней, однако, его жена видит, что он только и делает, что радуется, поэтому она начинает упрекать его. Сначала он не обращает внимания, но, по мере того как она продолжает ворчать, «терновник» в нём снова воспламеняется, он сердится и говорит своей жене: «Что с тобой? Разве ты не рада, что я так благословлён? На что ты жалуешься?» В итоге он переживает ещё один приступ.

Даже если бы вы позволили мне говорить сколь угодно долго, я не смог бы закончить эту историю; она продолжается и не останавливается. Вы спросите, откуда я узнал обо всём этом. На самом деле я говорю не о ком-то — я говорю о себе самом. Я снова и снова проходил через подобное переживание. Но в этом есть один приятный момент: озарение, жжение и течение в первый раз продолжаются всего несколько часов, во второй раз их длительность увеличивается до половины дня, а в третий раз они длятся три дня и более. Вскоре они будут длиться две недели, а затем — два месяца. Они будут длиться дольше и дольше, пока для «приступов» больше не останется времени. Я часто путешествую, и всякий раз, когда я собираюсь в дорогу, мне нужно делать прививку против оспы. Первый укол против оспы мне сделали, когда я был ребёнком, но, когда я собрался путешествовать в возрасте тридцати-сорока лет, мне снова потребовалось сделать прививку. Поскольку после первой прививки прошло тридцать лет, на моей руке появилась большая красная шишка. Через некоторое время, когда мне был сделан ещё один укол, шишка была поменьше. Когда недавно, перед приездом на Тайвань, мне снова сделали прививку, шишки не было совсем. Прошло более семидесяти лет, и теперь нет больше никакой реакции. То же самое относится к духовным вещам. Сегодня, если вы начнёте досаждать мне, мне будет трудно выйти из себя. В прошлом всякий раз, когда я выходил из себя, сиял свет; после сияния наступало сожжение, а после сожжения — омовение и орошение. После многих похожих переживаний на протяжении лет сегодня у меня не возникает никакой «реакции». То же можно сказать о некоторых братьях и сёстрах среди нас, которые многие годы переживают Господа. Когда им делают «прививку», у них не появляется никаких «шишек». Когда супруги упрекают их, их раздражение не поднимается. Они продолжают говорить: «Аллилуйя», как бы с ними ни обращались.